Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как известно, «Мнимая величина» – сборник воображаемых вступлений к несуществующим книгам. ФАРМЕР рассказал о ряде из них, и, отдав должное переводчику, вывел следующее заключение:
– ЛЕМ, научно-фантастический Бах, играет в этой книге гуголплекс (цифра 1, за которой следует ошеломляющее количество нулей) вариаций на свои основные темы.
Грандмастер
К сегодняшнему дню Станислав ЛЕМ стал издаваем в США не менее, чем американские авторы: только «Солярис» вышел на английском 15 раз (включая британские издания), не считая многочисленных допечаток первоначального тиража, чем грешил более всех «Berkley Medallion».
На такую перспективу обратил внимание еще в 1981 году Джордж ЗЕБРОВСКИ в уже упомянутом интервью фэнзину «Foundation»:
– Печально то, что «дело ЛЕМА», как его называют, не утихнет; это бомба замедленного действия в SFWA, которая будет тикать все громче и громче по мере того, как его репутация заставляет его недоброжелателей выглядеть все глупее и глупее год за годом.
По его мнению, единственное, что возможно и необходимо сделать: дать Станиславу ЛЕМУ звание Грандмастера (Grand Master Award), ежегодно присваиваемое SFWA вместе с премиями «Небьюла» за особые заслуги в области научной фантастики: «Он ее заслужил даже независимо от всего случившегося с ним в SFWA».
Прошли годы. Звания Грандмастер удостоились писатели, стоявшие в этом конфликте по разные стороны баррикад: в 1997 году – Пол АНДЕРСОН, в 2000-м – Филип ФАРМЕР, в 2002-м – Урсула ЛЕ ГУИН, в 2007-м – Майкл МУРКОК. Даже Джордж ЗЕБРОВСКИ и Памела САРДЖЕНТ получили «Небьюлу» в номинации «За службу SFWA». Но Станислав ЛЕМ грандмастером не стал.
Но самым пострадавшим оказался не он, а Филип ДИК, который не только не удостоился Грандмастера, но оказался единственным до сих пор замазанным «черным пятном» в связи с исключением Станислава ЛЕМА. Хотя был в этой истории не ведущим, а ведомым.
Штаб ветеранов противоестественных войн
Филип ДИК. Вспомнить все.
Серия «Гиганты фантастики»
М.: Эксмо, 2015 год. – 1360 стр.
В 2012 году «Эксмо» вместе с издательством «Домино» выпустило первый том полного собрания рассказов Филипа ДИКА под названием «Король эльфов». Этот пятитомник должен был стать идентичным англоязычному посмертному собранию рассказов ДИКА. Но что-то произошло, и четыре последующих тома отдельными книгами так и не вышли. Зато теперь все они целиком вошли в гигантский омнибус, включающий почти сотню рассказов ДИКА, большинство из которых напечатано на русском языке впервые.
Скажем прямо: автор не гений рассказа. Три четверти из них написаны в 50-е годы. Одновременные рассказы Роберта Шекли были остроумнее, Рэя Брэдбери – пронзительнее, Айзека Азимова – изобретательнее.
ДИК прославился визионерскими романами, расшатывающими границы реальности. Однако завязи практически всех этих последующих романов обнаруживаются в его ранних рассказах. Раз за разом, попытка за попыткой он штурмует одну и ту же тему: насколько реальна реальность?
Самый известный и дважды экранизированный рассказ ДИКА «Из глубин памяти» (оба фильма называются «Вспомнить все») рассказывает об уставшем от однообразия клерке, у которого не хватает денег на реальную поездку на Марс, поэтому он пытается в специальной клинике получить ложные воспоминания об отпуске на Красной планете, но при этом выясняется, что он – тайный агент и выполнял жутко секретную операцию на Марсе. Он вспомнил то, что не должен был вспоминать ни при каких обстоятельствах, и его пытаются убить. Он предлагает секретной службе компромисс: внедрить в его мозг ложные воспоминания, например, о том, что он в детстве спас человечество от инопланетного нашествия и пока он жив – вторжения не будет.
«Детский сад какой-то, – думает сопровождающий его правительственный агент, – и такой инфантильный человек был у нас на зарплате» (этой линии в фильмах нет). Но выясняется, что его жизнь – действительно гарантия невторжения инопланетян. Кажимость оказалась действительностью, а действительность – кажимостью.
Или вот другой рассказ – «Вторая модель», ставший основой для фильмов «Крикуны». В отличие от кино, действие которого происходит в абстрактном космосе, здесь рассказывается об опустошающей ядерной войне Советской России и Запада (во многих новеллах ДИКА 50-х говорится об этом – американцы действительно очень боялись тогда и, похоже, случившийся в 1962-м Карибский кризис и в самом деле поставил мир на край катастрофы – во всяком случае, в массовом сознании жителей США). У оставшихся в живых появился общий враг – созданные для уничтожения самоорганизующиеся роботы, для которых уже все равно, что русский, что американец. Более того, они стали столь совершенны, что уже маскируются под людей. Главный герой рассказа только в самом конце его узнал, что его попутчики, с которыми он ел, спал, курил, – на самом деле высокоорганизованные автоматы, цель которых уничтожить остатки человечества. Опять-таки видимость оказалась обманкой.
О том же – «Самозванец», с героем, которого обвиняют в том, что он вражеский механизм с термоядерной бомбой внутри, подменивший реального человека. Он сбежал и пытается доказать всем, что это ошибка, а он – человек, до которого робот, видимо, не добрался. В конце повествования он с ужасом обнаруживает, что он и в самом деле машина с бомбой, и взрывается. И здесь реальность, самосознание, мышление, ощущение оказались не теми, что есть на самом деле (не из этой ли искры возгорелся «Жук в муравейнике»? ).
Живых людей в этих рассказах пока еще нет: они появятся позже в романах, но есть мысль, ощупывающая острые грани действительного, расшатывающая их, показывающая, что иллюзии для нас нередко реальнее самой действительности, чему способствуют власть и СМИ:
– Садясь писать, я обязательно должен был иметь идею. На чем-то рассказ должен был основываться, на какой-то реальной вещи, из которой он мог вырасти. Чтобы человек мог сказать: «Вы читали рассказ о том, как…» – и тут же сформулировать, о чем он. Если идея ощущается как истинный герой рассказа, тогда НФ-рассказ остается идеальной формой научной фантастики, тогда как роман распространяется по многим направлениям.
Большая часть моих романов произошла из ранних рассказов или являются сплавом нескольких рассказов. Зародыш романа лежит в рассказе, и тем не менее некоторые из моих лучших идей, которые очень много значат для меня, я никогда бы не смог развить до романа. Несмотря на все мои попытки, они существуют только как рассказы.
Гегель и Он: не Моравиа единым
В «Путешествии двадцатом» «Звездных дневников» Станислава ЛЕМА Ийон Тихий стал генеральным директором программы ТЕОГИПГИП (Телехронная Оптимизация Главнейших Исторических Процессов Гиперпьютером). Перед ним поставили задачу улучшить Всемирную историю. Причем не только человеческую, но и в целом исправить Солнечную систему и эволюцию жизни на Земле. Под его руководством занималось этим гигантское количество народу. И многое, понятно, шло не так, как планировалось изначально. И в частности, с появлением человечества. Ийон дал указание исполнителю осуществить культурный подход к вопросам пола:
– Что-нибудь вроде цветов, незабудок, бутончиков. Перед самым отъездом на ученый совет я лично попросил его не изощряться, а поискать какие-нибудь красивые идеи. В мастерской у него царил страшный кавардак, кругом торчали какие-то рейки, бруски, пилы – и это в связи с любовью! Вы что, сказал я ему, с ума сошли – любовь по принципу дисковой пилы? Пришлось взять с него честное слово, что пилы никакой не будет.
Исполнитель оказался себе на уме и рассказывал каждому встречному, что у шефа по возвращении глаза полезут на лоб. Так и случилось:
– О силы небесные! … что до любви и пола, то иначе как саботажем